Именно ночью,
под беспокойный шум дождя ко мне приходит ностальгическое настроение. Обычно в
такие ночи я пишу родному городу, который никто не любит, изливая на него свою
тоску и нежность в бесконечной попытке примириться. Но сегодня я изменяю
ему с другим. Итак, Томск.
Впервые мы встретились
то ли поздней зимой, то ли ранней весной – в Сибири трудно провести четкую
границу между временами года. Помню, что я куталась в старый серый пуховик, а под
ногами бежали ручьи, водопадами хлынув по бесконечным ступенькам города. В наш
первый раз я притворялась молодой и жизнерадостной, а Он – старым и патриархальным.
Я недовольно хмурилась, потирала уставшие ноги, а Он в отместку подставлял мне
неровную тротуарную плитку и прохожих, не разбирающих, куда они идут. Я спала
до Томска и после Томска, клялась, что не вернусь, а если вернусь – то в крайнем
случае. Он смеялся мне вслед.
Во второй раз
у нас все было серьезно. Я не притворялась и была честна как никогда. Город это
оценил. Распахнул двери своих садов, показал высокие берега и кофе с можжевельником.
Зная, что все до боли правдиво, он подарил первую серьезную победу – над собой,
над наукой и жизнью. А потом, почувствовав неладное, когда, свесив ноги с его
холмов, я говорила по телефону, умоляя Омск не сдаваться – Он обдавал теплым ветром,
показывал островки подснежников и шептал, что дома есть кот. Да, дома. Он открыл
тайну, что в Томске я могу рассчитывать на дом.
Во второй раз
мы встретились легко и простились с улыбкой. Я вдруг соскучилась, Томск. Береги
моих любимых.
PS:
Я с тобой
провела неделю, где день – за год.
Улыбаться
училась и встретила двадцать два.
Ты не умрешь, если где-то тебя зовет
Город, в тебя влюбившийся
навсегда…
Можно трястись, забившись в углу плацкарта,
Можно терпеть разговоры и запах пота,
Если пути на потрепанной старой карте
Снова сойдутся, чтоб встретила ты кого-то.
Можно трястись, забившись в углу плацкарта,
Можно терпеть разговоры и запах пота,
Если пути на потрепанной старой карте
Снова сойдутся, чтоб встретила ты кого-то.